Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».

И хотим пожелать вам (и себе) спокойной недели. В сегодняшнем выпуске говорим о замороженных конфликтах — на постсоветском пространстве их сразу несколько. В последние годы некоторые из них стали все чаще напоминать о себе — и приводить к новым жертвам. 

Перешлите это письмо всем, кому оно может показаться интересным. Расскажите своим друзьям о нашем сайте, где опубликованы избранные выпуски «Сигнала», а также следите за обновлениями нашего подкаста.

Замороженный конфликт

Владимир Путин, выступая перед главами разведывательных служб Содружества независимых государств (СНГ) 29 сентября, сказал, что западные страны пытаются разжечь конфликты на территории стран СНГ. Путин вообще много, особенно в последнее время, говорит о том, что «коллективный Запад» непрестанно «поддерживает сепаратизм» и «спонсирует террористов» то на Северном Кавказе, то в других частях бывшего СССР (например, вот).

Весной 2022 года, в первые месяцы войны России с Украиной, обострилась ситуация в непризнанной республике Приднестровье. В сентябре несколько дней шли бои на границе Кыргызстана и Таджикистана. Почти одновременно вновь стали стрелять в Нагорном Карабахе — Армения и Азербайджан воевали там всего два года назад. 

Почему на постсоветском пространстве много таких конфликтов? Почему они «разморозились» более или менее синхронно? Кто виноват, что их так сложно урегулировать?

Замороженный конфликт — это какой?

Это не категория международного права и вообще не строгий термин. Ученые и журналисты обычно называют так (примеры: раз, два) ситуацию «ни мира, ни войны»: когда интенсивные боевые действия закончились, но могут в любой момент возобновиться, так как конфликт остался неразрешенным. 

Большинство военных конфликтов, произошедших в мире после Второй мировой войны, в той или иной степени подпадают под такое широкое определение. Исследователи обычно считают самыми ранними характерными примерами замороженных конфликтов индо-пакистанский и арабо-израильский. Оба возникли во второй половине 1940-х и до сих пор состоят из длительных периодов затишья, которые время от времени прерываются боевыми столкновениями.

С тех пор и до 2011 года, по подсчетам специалистов из пражского Карлова университета, подобного рода конфликтов в мире стало 42. 

Некоторые политологи считают, что термин «замороженный конфликт» в основном применим к нескольким неразрешенным территориальным спорам на постсоветском пространстве. Другие вообще выступают против использования этого термина, потому что он словно преуменьшает опасность военной эскалации.

Томас Грант из Кембриджского университета описывает типичный (насколько вообще возможно говорить о типичности в таких вопросах) сценарий «заморозки» конфликта в семь шагов:

• происходят столкновения между правительственными силами и сепаратистами;
• в результате на части территорий меняется фактический хозяин;
• сепаратисты могут создать собственное государство;
• его никто не признает;
• чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие, создаются линии разграничения;
• достигается соглашение о прекращении огня: стороны не отказываются от взаимных претензий, но соглашаются не воевать из-за них;
• то и дело стороны пытаются о чем-нибудь договориться напрямую или (чаще) через посредников, но из этого ничего не выходит.

И еще важно: «замороженные конфликты» почти всегда приводят к тому, что территории, где шли боевые действия, превращаются в «черную дыру». Там распространены отмывание денег, торговля оружием и наркотиками, а также контрабанда. Разумеется, это подрывает стабильность и безопасность в близлежащих регионах и по всему миру.

Почему на постсоветском пространстве так много замороженных конфликтов?

Не исключительно, но главным образом из-за политики Москвы — и когда она была столицей СССР, и ныне. 

По мнению американского политолога Иэна Бреммера, первопричиной многих нынешних межэтнических конфликтов стало то, как советская власть устанавливала границы в тех регионах, где прежде четких границ не было. Разные этнические группы то разделяли границами, то объединяли с политическими целями: одних ослабить, других усилить. 

Пока эти границы были административными в пределах одного государства и пока центральная власть была в состоянии обеспечивать всем хотя бы относительную безопасность, это не имело принципиального значения. Но с ослаблением и распадом СССР многие административные границы стали государственными. 

Тут показателен пример Нагорного Карабаха. Вопреки постсоветскому ностальгическому мифу, что «все жили мирно», армяно-азербайджанский конфликт не возник из ниоткуда в девяностые. Он тлел по меньшей мере с распада Российской империи в 1917 году — тогда Армения и Азербайджан, ненадолго обретя независимость, даже успели повоевать за Карабах. Потом, после советизации обеих республик, разные советские инстанции то и дело передавали спорный край то одной, то другой. 

Межэтнические столкновения между армянами и азербайджанцами несколько десятилетий сдерживали силой или угрозой силы, цензурой или пропагандой. Простые советские граждане из других частей страны просто не знали, что в Карабахе не все в порядке, и считали, что там сплошная «дружба народов». А в конце восьмидесятых, когда у Москвы перестало хватать ресурсов, чтобы контролировать ситуацию, Карабах «рванул».

Советским коммунистам так и не удалось добиться того, чтобы классовая идентичность стала людям важнее национальной. Им отчасти удалось построить гражданскую нацию (то, что в конституции 1977 года называлось «новой исторической общностью людей — советским народом»), но в восьмидесятые и девяностые этнический национализм, то есть идентичность не по гражданству, а по языку и культуре, как правило, все же пересиливал. В Карабахе продолжаются этнические конфликты между армянами и азербайджанцами, в Ферганской долине — между киргизами, узбеками и таджиками. И тот факт, что все они некогда были советскими гражданами, не останавливал их прежде и не останавливает сейчас. 

Но влияние «руки Москвы» на все постсоветские конфликты той или иной стадии заморозки не ограничивается историей вопроса. Некоторые исследователи считают, что Россия и сейчас (по крайней мере, до самых недавних пор) сама провоцировала и поддерживала эти конфликты. 

Россия в конфликтах на постсоветском пространстве бывает и активным участником, и отстраненным посредником. А бывает и так, что она неформально поддерживает какую-то одну сторону, создавая видимость нейтралитета. Какой бы ни была ее роль, Россия использует такие конфликты как инструмент контроля над своей сферой влияния. 

В странах бывшего СССР опять воюют. Почему сейчас?

Кратчайший ответ: потому что Россия утратила свой особый статус в регионе. 

В своей внешней политике Кремль до сих пор рассматривает бывшие союзные республики как сферу своих якобы исторически обоснованных интересов. Именно поэтому эти конфликты во многом считаются неразрешимыми — для каких-то более или менее качественных изменений необходим «геополитический сдвиг». 

Возможно, российская военная агрессия против Украины — и есть такой сдвиг. Причем случился он не в 2022 году, а еще в 2014-м. И кое-что из того, что случилось с тех пор, по крайней мере отчасти можно считать последствием 2014 года. Тот же Азербайджан еще в 2020 году решился на новую войну в Карабахе, на которую не решался предыдущие 26 лет, — и аннексия Крыма была тут, может, и не решающим, но, скорее всего, немаловажным фактором. 

Владимиру Путину кажется, что у него (и у России, с которой он себя отождествляет) есть некое право на власть в странах Восточной Европы, Кавказа и Центральной Азии — потому что раньше они были частью одного государства. Его не смущает, что этого государства нет уже тридцать лет. Он отказывает другим постсоветским странам в субъектности и боится потерять контроль над ними — потому что тогда, по его мнению, они перейдут в сферу влияния «коллективного Запада». Это типичное колониальное мировоззрение, в котором президент России не признается, похоже, даже себе.

У России не получается стать настоящим гегемоном для постсоветского пространства — не только в экономическом, но и в культурном и идейном смысле. Но она по-прежнему самая большая, самая богатая и самая вооруженная страна в регионе. По крайней мере, так было еще в начале 2022 года — теперь уже крайне трудно предсказать, как все обернется к его концу. 

Как бы там ни было, пока есть замороженные конфликты — постсоветским странам есть за чем обращаться к России: чтобы защитила и если не рассудила и не помирила, то хотя бы обеспечила режим прекращения огня. 

Сохраняя контроль над сепаратистскими образованиями (Южной Осетией, Абхазией, ЛНР, ДНР, Приднестровьем), имея военные базы в Армении и Таджикистане, Россия имеет рычаг давления на государства, которым эти территории принадлежат. В случае эскалации конфликта, по мнению Путина, только Россия будет иметь и право, и возможность выступить арбитром. 

Соответственно, Кремлю, цинично говоря, выгодно, чтобы замороженные конфликты не разрешались тем или иным способом (мирным урегулированием или решительной победой одной из сторон), а оставались замороженными. 

Это, за неимением эффективных механизмов мягкой силы, помогает Путину чувствовать себя значимым и равновеликим по-настоящему глобальным игрокам. А также это отличный повод распространять пропагандистские мифы, что якобы страна с неурегулированными границами не может вступить в НАТО.

Характерный пример — война с Грузией в 2008 году. Россия успешно использовала свою армию для того, чтобы все осталось более или менее как было — чтобы Южная Осетия и Абхазия так и остались почти никем не признанными государствами, чтобы Грузия так и не смогла закрыть вопрос о своей территориальной целостности, чтобы все обратно заморозилось в таком вот неокончательном виде. 

Но в 2014 году, аннексировав Крым, Путин своими руками выбросил тот особый статус гаранта безопасности, который Россия — к добру ли, к худу ли — прежде имела на постсоветском пространстве. Гарант на то и гарант, что поддерживает статус-кво и не поддается соблазнам самому что-то прихватить. 

После Крыма и начала конфликта в Донбассе Россия превратилась из гаранта в просто одного из участников сложного клубка постсоветских конфликтов. Бывшая метрополия лишилась символического значения, дававшего видимость превосходства в вопросах безопасности. А в 2022 году стало еще и очевидно, что она вовсе не так могущественна. Другим участникам теперь приходится иметь дело друг с другом напрямую, а не через Россию. Она сама воюет — в случае чего не сможет никого защитить, и у нее не хватит авторитета кого-то помирить. 

Короче, замороженные конфликты стали размораживаться, потому что морозилка сломалась.

Постсоветского пространства больше нет — не только в культурном смысле, но и в военно-политическом. То, что придет ему на смену, может, будет лучше, справедливее и безопаснее. Но пока этого не случилось — можно надеяться, но нельзя рассчитывать на то, что ничего больше не разморозится.

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока писали это письмо

В Индонезии ачехское повстанческое движение GAM в течение 29 лет боролось за независимость провинции. Мирный договор между сепаратистами и индонезийскими властями был подписан только в 2005 году. И причиной этому стало исключительно разрушительное землетрясение и цунами, которые обрушились на регион.

Постскриптум

4 октября Роскомнадзор потребовал от «Яндекс Музыки» удалить подкасты «Сигнал», «Что случилось» и «Текст недели» на основании решения Генпрокуратуры. Корпорация подчинилась этому требованию ¯\_(シ)_/¯. Вы можете слушать подкасты «Медузы» на других, более надежных и неподцензурных подкаст-платформах и на ютубе. 

А также в одном из выпусков «Сигнала» мы рассказывали о фотографии Дмитрия Козацкого (Ореста) с «Азовстали», где мужчина в темном помещении, раскинув руки, тянется к солнечному свету. Эта фотография стала победителем в категории Press/War и заняла второе место в общей категории Press на фотоконкурсе Prix de la Photographie, Paris (Px3). Сам Козацкий в этот момент был в российском плену, недавно его освободили. Посмотрите, как выглядит украинский военный после нескольких месяцев в плену и почитайте свидетельства другого бойца «Азовстали» Михаила Дианова, как с ними обходились надзиратели из России (это просто кошмар). 

Мы послали вам «Сигнал» — теперь ваша очередь. Отправьте это письмо своим друзьям и близким.

Знание — сила. Будущее — это вы.  

Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io.

Редакция «Сигнала», при участии Георгия Истигечева