Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».
И надеемся, вы нашли то, что вас поддерживает. Сегодняшний «Сигнал» написан в соавторстве с социологом Петром Торкановским, в этом выпуске мы говорим о «леваках». Кто такие современные левые и чего они хотят? Подпишитесь на рассылку, если вы впервые нас читаете. А также у нас есть твиттер и телеграм.
Леваки
Советник главы офиса президента Украины Алексей Арестович в конце июня раскритиковал и оскорбил активистов. «Я не левак и терпеть не могу левацкой идеологии. Правого активизма не бывает», — заявил он. Его пост набрал 13 тысяч лайков, в комментариях он пояснил, что ему не нравятся «юные леваки» и «комсомолы еврооптимистичного проекта». Впрочем, в интервью Дмитрию Быкову Арестович говорил, что положительно оценивает СССР. По его словам, «украинцы создали Российскую империю и Советский Союз» и руководили последним в его «лучший период» (с 1964 по 1982 годы), а вовсе не были колонизированы.
После начала полномасштабной войны в Украине появилось несколько российских изданий и проектов левой направленности. Там тоже обсуждается деколонизация, положение российских и украинских активистов и то, как изменилось положение рабочих в обеих странах — из-за введенных санкций и самого вторжения.
Почему не любят «леваков»?
Слово «левак» чаще всего используют те, кого в ответ иногда называют «праваками»: либертарианцы, националисты, консерваторы, правые популисты, а в России иногда и те, кого с начала девяностых считают либералами (хотя, например, в США это слово может использоваться и по отношению к людям левых взглядов).
«Леваками» они уничижительно именуют сторонников левых идей, которые сами, в свою очередь, верят в то, что отстаивают одновременно демократические и эгалитарные ценности. Другими словами, так называют тех, кто уверен, что все люди, вне зависимости от их социального статуса, расы, гендера или каких-либо других факторов, должны иметь равные права и возможности для достойной (в том числе с экономической точки зрения) жизни.
Сторонников левого движения очень много, среди них есть приверженцы как более, так и менее радикальных идей. Некоторые критикуют капитализм, который, по мнению некоторых исследователей, воспроизводит неравенство. Другие недовольны ксенофобией, которая маргинализирует мигрантов, наркопотребителей, ЛГБТ-людей и представителей других социальных групп. Некоторых сторонников левых идей беспокоит неоколониальная политика ведущих мировых держав. Иные вообще выступают против государственных институтов и частной собственности. Левых объединяют симпатии к прямой низовой демократии, самоорганизации, программам социальной поддержки для различных маргинализованных групп.
Противники левых воспринимают эти идеи по-своему. Например, российские либертарианцы уверены, что левые стремятся захватить власть и устроить тотальную имущественную унификацию; некоторые критикуют идею «коллективной ответственности», которую, по их мнению, продвигают «леваки».
У людей либеральных взглядов левые движения могут в первую очередь ассоциироваться с большевистскими репрессиями, удушающим брежневским застоем или «партсобранием», которое наказывает людей за «аморалку».
Если у разных левых такие разные цели, это точно одно течение?
Это очень сложный вопрос. Многие современные исследователи вообще стараются не прибегать к различению «левых» и «правых».
Изначально это разделение возникло в XVIII веке, в период Французской революции. Национальное собрание решало, давать ли королю право вето при принятии ключевых решений. Во время дебатов те, кто выступал за королевское право вето, сели справа от председателя собрания, а те, кто выступал против этого права, — слева.
В XIX веке, когда противопоставление левых и правых закрепилась в европейской политике, так стали называть прогрессистов (выступавших за форсированные изменения) и консерваторов. Но после революции 1917 года в России разногласия между левыми и правыми начали связывать с оппозицией коллективизм/индивидуализм. Коллективисты (левые) считали, что благополучие коллектива имеет большее значение, чем благополучие индивида, а индивидуалисты (правые) отдавали предпочтение личным правам и свободам. Когда люди уже привыкли мыслить категориями «правое» или «левое» и ассоциировать себя с одной из двух сторон, все изменилось. После майских протестов 1968 года во Франции и «Пражской весны» появилось большое количество социальных движений, и многие стали отождествлять себя с течениями и политическими силами, которые добивались более конкретных целей. Например, во Франции против режима де Голля выступали самые разные радикальные левые группы: от анархо-синдикалистов и троцкистов до феминисток и маоистов.
В 1968 году советские войска, служившие образцово «левому» режиму, вошли в Прагу. Их цель была остановить либерализацию чехословацкого общества. Но инициировал ее Александр Дубчек, который сам считал себя человеком вполне коммунистических взглядов.
В итоге к концу XX века исследователи пришли к выводу, что борьбу левых и правых сил иногда нельзя описать ни как противостояние «прогрессистов» и «консерваторов», ни как противостояние индивидуалистов и коллективистов. Они стали искать новые термины для описания актуальных политических процессов, которые затрагивали разнообразные социальные движения. Разделять политические силы на «правые» и «левые» становилось все более проблематичным.
Политологи Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф в классической работе Hegemony and Socialist Strategy (1985) отмечали, что множество политических групп могут идентифицировать себя в качестве левых или правых, но значение на самом деле имеют не их теоретические установки, а позиции, которые они отстаивают в моменте. В зависимости от контекста одни и те же требования разных политических групп могут рассматриваться как правые или левые, и одни и те же предложения могут поддерживаться самыми разными политическими силами.
Самоидентификации — например, феминистской — мало, чтобы назвать ту или иную группу «левой». Например, некоторые радикальные феминистки выступают за установление матриархата. Другие отстаивают права только цисгендерных женщин и отказываются считать женщинами трансперсон (trans-exclusionary radical feminist). Есть, наконец, феминистки-марксистки, которые борются против капитализма — по их мнению, он неразрывно связан с патриархатом и угнетением женщин.
По мнению итальянского философа Норберто Боббио, «левизна» взглядов в современном мире больше не определяется «прогрессивностью», а скорее приверженностью эгалитаристским ценностям, то есть стремлением к тому, чтобы люди имели равный доступ к экономическим благам.
Несмотря на то, что многие современные ученые считают неточным и устаревшим подход, при котором политическая позиция классифицируется однозначно как «правая» или «левая», это разделение до сих пор определяет массовое восприятие различных сил и соответственно влияет на политические процессы. Как отмечают исследователи Жоао Кардосо Росас и Ана Рита Феррейра, выбор между правыми и левыми для многих остается самым очевидным способом описания своих политических взглядов.
Левые точно не загонят всех в концлагерь?
Нужно признать: среди левых существуют фанаты тоталитарных режимов, называвших себя «социалистическими» (связанных с именами Сталина, Мао Цзэдуна или Пол Пота). Демократически настроенные левые иногда уничижительно называют их танкистами (tankies). Это слово вошло в обиход после Венгерского восстания 1956 года. Тогда в Будапешт приехал член Коммунистической партии Великобритании, корреспондент ее газеты Daily Worker Питер Фрайер. Он был в ужасе, насколько жестоко советские войска подавляли протесты местных жителей, выступивших против коммунистического правительства. Фрайер хотел написать об этом, но ему запретили: редакция поддерживала версию Москвы, согласно которой восстание было фашистским контрреволюционным заговором. Когда Фрайер все же описал увиденное, его исключили из Компартии Великобритании. Венгерские события раскололи коммунистические партии по всему миру. Но были и те, кого не смутила жестокость советской армии, и они продолжили поддерживать политику СССР. Сколько сейчас «танкистов» по всему миру, оценить сложно.
В октябре 2020 года Мемориальный фонд памяти жертв коммунизма (некоммерческая организация антикоммунистической направленности с неоднозначной репутацией) провел опрос об отношении американцев к социалистическим идеям. 26% респондентов заявили, что хотели бы увидеть конец капиталистической системы и замену ее социалистической экономикой. Треть американцев до 40 лет сказали, что марксизм — это «позитивное» движение против несправедливости, а марксистская экономическая модель помогает достичь всеобщего блага. Десять процентов в этой возрастной группе считали, что «Манифест коммунистической партии», созданный Марксом и Энгельсом, описывает справедливое общество лучше, чем Декларация независимости США.
В Великобритании результаты похожего опроса в июле прошлого года показали, что 67% молодых жителей страны хотели бы жить при социалистической экономической системе. Они отождествляют социализм со словами «рабочие», «общественность», «равные» и «справедливый». Для 75% молодежи капитализм ассоциировался с глобальным потеплением, разрушением планеты и расизмом, а 73% заявили, что капитализм способствует «жадности», «эгоизму» и «материализму» по сравнению с социализмом, который развивает «сострадание, сотрудничество и солидарность» между людьми.
The Atlantic предполагает, что сегодня молодые левые в западных странах в первую очередь воспринимают социализм и коммунизм как социально-экономическую модель, а не как политический режим. Столкнувшись с неравенством, долгами, низкой зарплатой и высокими ценами, молодые люди с энтузиазмом относятся к политике перераспределения, писала в 2020 году журналистка Энни Лоури. Более молодое поколение привлекают отдельные «социалистические» черты: например, бесплатное здравоохранение, обеспечение трудовых прав, упрощенный доступ к образованию.
Этим они радикально отличаются от более взрослых американцев (автор причисляет их к поколению бэби-бумеров), для которых социализм и коммунизм неразрывно связаны с авторитаризмом и жестокими репрессиями. Если у старшего поколения слово «социализм» вызывает ассоциации с СССР или Китаем, то молодежь все чаще воспринимает его как отсылку к государствам, вкладывающим деньги в обеспечение социальных гарантий для всех граждан, — например, Швеции или Дании.
«Шведская модель» (иногда ее называют «скандинавской») с высокими налогами, перераспределяемыми для поддержки малообеспеченных групп населения, привлекает многих левых, выступающих с демократических позиций. Многим импонирует сочетание широких политических свобод и социальной защищенности, эффективных профсоюзов и успешной экономики со своими транснациональными корпорациями, вроде IKEA, H&M и Spotify. На протяжении последних ста лет почти все выборы в этой стране (свободные и демократические) выигрывает левоцентристская Социал-демократическая рабочая партия Швеции. Правда, некоторые исследователи отмечают, что в своем классическом виде «скандинавская модель» существенно пересмотрена, и — что более важно — до сих пор нет опыта ее переноса за пределы региона.
В постсоветские годы в России была популярна идея, что, пойдя по «скандинавскому пути», СССР мог бы сохраниться (хотя сама скандинавская модель была способом усовершенствовать капитализм, а не реформировать социализм). Свежих данных о том, как сейчас россияне относятся к социализму и коммунизму, не так много. В 2013 году 59% граждан РФ считали, что в советском строе было больше положительных, чем отрицательных черт. По данным ФОМ за декабрь прошлого года, о распаде СССР сожалеют 62% граждан.
В том же 2021 году, по данным «Левада-Центра»*, почти половина россиян была бы рада восстановлению советской политической системы — это самый высокий показатель с начала 2000-х годов. Очевидно, это резко контрастирует с демократическими убеждениями западных левых (и сближает россиян с «танкистами»). Очевидно, симпатии к СССР связаны, скорее, с ресентиментом и убеждением в том, что эта страна была «мировой сверхдержавой», которая потом утратила военно-экономическую мощь и политическую стабильность.
Тем не менее 62% участников прошлогоднего опроса «Левады» предпочитали государственное планирование и распределение в качестве экономической модели для России (это максимум с февраля 1992 года). Описывая советское прошлое, россияне вспоминают, в первую очередь, о вере в светлое будущее (21%), о положительных эмоциях (13%), о детстве (11%) и о многонациональной стране (10%). Только последняя из этих ассоциаций связана с политической системой или с официальной идеологией, и то косвенно. Иными словами, экономическая и психологическая составляющая левой идеи так же ценна для россиян, как и для западных левых.
Несмотря на положительное отношение многих россиян к советской политической системе, большинство современных левых движений в России не используют эту повестку. Чаще они отстаивают гуманистические левые идеи в целом и выступают против авторитаризма. Например, Российское социалистическое движение борется за «демократический социализм, основанный на общественной собственности, политической свободе и самоуправлении», а Социалистическая альтернатива продвигает троцкистские взгляды одноименной международной организации с представительствами в 30 странах мира. Однако есть и исключения — например, проект «Вестник бури» играет на симпатиях россиян к Сталину и оправдывает сталинские репрессии.
Но любое из этих движений наталкивается на российские политические реалии. Главная из них в том, что, по словам социолога Константина Гаазе, монополия на левую повестку принадлежит правящей элите. Российская власть отстаивает свое исключительное право на рассуждения о социальной справедливости, борьбе с незаконным обогащением и неравенством. Членов КПРФ — формально крупнейшей левой партии страны — преследуют силовики, если их действия хоть как-то противоречат официальной политике. Руководителей негосударственных левых организацией арестовывают — как произошло с главой профсоюза «Курьер» Кириллом Украинцевым, который добивался улучшения условий работы курьеров. А левых активистов обвиняют в терроризме и дают гигантские сроки. Тысячи людей, которые называют себя гражданами СССР, подвергаются преследованиям, а две их организации объявлены в России экстремистскими.
Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока писали это письмо
Каждый год 15 апреля анархисты проводят акцию «Укради что-нибудь с работы». Так они призывают ответить работодателям, которые, по их мнению, платят своим сотрудникам меньше, чем должны, и, по сути, эксплуатируют их.
Постскриптум
Украина неоднократно призывала признать Россию государством-спонсором терроризма из-за обстрелов вокзалов, площадей и других мест, где могут находиться мирные граждане. Что означает этот статус, могут ли объявить Россию страной, которая поддерживает терроризм, и чем это будет грозить россиянам, рассказывает «Медуза» в карточках. Кстати, термин «государство-спонсор терроризма» вы не раз просили объяснить в «Сигнале».
* Объявлен в России «иностранным агентом»
Мы послали вам «Сигнал» — теперь ваша очередь. Отправьте это письмо своим друзьям и близким. Знание — сила. Будущее — это вы.
Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io.
Петр Торкановский, Наташа Кондрашова
|
|
|